занятия по импро возле огромной реки, борьба с течением, все это в Китае. тоннель, ведущий из метро на крышу высотного здания к водопадам. дневник памяти и небесные фонарики, говорящие с тобой.
табачный запах все еще тлеет внутри, впрочем, я знаю, ты сделаешь вид, будто его и не было, и тогда я улыбнусь тебе из соседней комнаты. это безумно важно, что ты, на другом конце огромного города, на самом деле всего лишь в соседней комнате от меня. даже если мы будем молчать, ты весь день проведешь в акварели по уши, а я лениво покуривая, глотая кофе, в общем, не занимаясь ничем, ну разве что портя тетрадь несвязанными словами. мы даже вместе посмотрим кино, пообедаем, выслушаем по собственной музыке, ничего особенного. но ты – из соседней комнаты – мне улыбнешься, и, кажется, я даже смогу услышать твое дыхание через стену. ты здесь.
каждый раз, выходя наружу, сжимаешься изнутри, закрываешь глаза покрепче, на ощупь идешь вперед, в темноте проявляются четче огромные корабли, что таранят собой ослепительно белый лед. если быть в этот миг бестелесным, похожим на слой воды, и срывать с себя пену, прозрачным пытаясь стать, то на дне обнаружится голос забытой живой звезды, без которой ты раньше совсем не умел дышать. и тогда, пеленаясь в шершавость морских песков, ты забьешься в конвульсиях и поплывешь на свет; все, что дальше – выход из моря и таянье всех снегов, и рождение жизни назад миллиарды лет.
Ходили слухи, будто одно время сидел он в сумасшедшем доме; ему оказали честь, приняв его за умалишенного, но вскоре выпустили на свободу, убедившись, что он всего-навсего поэт.
спонтанно возникающие в голове мысли. сижу в машине и готова реветь навзрыд. - это нормально, нормально. пересобраться бы теперь зависаю. - это нормально, нормально. соберись, тряпка. займись этим, раз уж выбросило
совершенно неожиданно открыла для себя английского поэта Тэда Хьюза. Он прекрасен!
Лунные киты
Разгребая лунную слизь у самой поверхности спинами поднимают кожу луны, словно играют ее желваками, но так медленно, что кажется: это вулкан, редко-редко пульсирует, воспаленный, пока не прорвет, оставив темную оспину.
А порою они ныряют в лунную плоть. Гравитация тянет их вглубь рудника, где рудокоп в скафандре металл добывает лунный, - взмахом хвоста срывают лампы, веревки, балки.
Их пенье неуловимо слухом земным. Столетья длится каждая нота длится октава до взрыва целой Лунной системы.
Так напевают друг другу бесконечные песни раскачивая незримо невозмутимые массы.
сковырнешь незаметно кожу у края пальца, размажешь кровь, переляпаешь губы, укусишь железный обруч, скривишься и посипишь. как будто яблоко, что запрещали вкушать, такое же точно, словно все еще ты бежишь за ней по метро, за вагоном, а кафель пуст, и закрыта дверь. посмеешься. заклеишь пластырем. вот и она.
однажды ты обязательно проснешься и увидишь из окна вид на старый и тихий город, с сетью морщин на каменной кладке, с цветами на подоконниках, перезвоном велосипедных звонков под окнами, запахом кофе на кухне, где я, шлепая босыми ногами, буду курить, сбрасывая пепел на книгу, на пол, на теплый паркетный пол старого дома, где ты проснулась мгновенье назад, целую вечность назад, слушая, как безупречно ведет себя этот мир
если выключить музыку за мгновение до того, как нога опустится в хрусткий упругий снег, и уткнуться лицом в принебесное ничего, в переплет вечно юных, молочных рек, если выстроить комья планет в перечеркнутый полукруг, в горизонте проделать дырку, назваться слепым пятном, если щурить глаза на звезды, ругаться, что близорук, потеряв сознание, падать на гладкий аэродром; если все, что пугает, вдруг вывернуть и зашить, а потом поставить себе печатью кресты морей, то в спокойствии воздуха звонко порвется тугая нить, кроя карту ладони сознанием чертежей.
"Вторая навигация" — увидеть то, что за наблюдаемым, истинную суть вещей и явлений.
Платон, раскрывая реальность сверхчувственного, прибегает к образу "Вторая навигация", что приводит к пониманию двух планов бытия – видимого, феноменального и невидимого, улавливаемого исключительно интеллектом.
Первая навигация – корабль гонит течение и ветер. Вторая навигация – найти способ плыть без ветра и течения, найти смысл, глубину, истину.
когда ты ложишься спать, мне кажется, мир выдыхает в твой потолок звезды, и те раскалывают чайные чашки острыми углами, поют, пляшут, и все это безумие проносится в считанные мгновения. а потом ты вздыхаешь во сне, неловко шевелишься, хмуришься, шепчешь тайну, кусаешь морщины у подушки, стонешь, спишь. и звезды на цыпочках спускаются ниже, гладят твои плечи и ладони, любят тебя. и тогда я знаю, что все хорошо.
рыбы сложнее, чем проще идет через бок волна, чем кровоточат губы – будь осторожен, зима; изморозь блеклую вытри со щек и со лба платком и бормочи неустанно священную букву ом. рыбы в воде бессмертны, бессонница – их удел, только ты вышел к морю, как уже онемел; падай на дно, касайся неразвитым плавником и выдыхай в поверхность священную букву ом.
мне бы могло быть 17, я бы поступала на филфак мгу, бегала с тонной учебников в рюкзаке и старательно поправляла очки ну чо, не ной, просто делай, что делаешь.
вчера месяц был выше и тоньше. хрупкая ниточка. а сегодня он стал тяжелее, наполнился изморозью, упал на крыши домов. поменялся местами со звездой - дернулась ниточка и перекрутилась. привычка ходить пешком не пропадает с понижением температур. сорок минут до дома не кажутся такими уж длинными. но сегодня все равно вдруг замерзла. странно. в минус 16 не замерзла, а сегодня - вдруг. хотя, все бывает. только музыка играет, и в голове крутится все на свете. все, что только пожелаешь. я люблю ходить пешком.
из центральных созвездий доносится громкий стук; бесконечный процесс, все спирали сомкнулись в круг, от зимы сводит скулы, от белого жжет виски, выходящий из комнаты бьется о все углы. обрисовывать пальцем грани отчетливей и ясней, уронить себя на руки, выйти из всех дверей, полюбить головную боль, отряхнуться, пойти на звук – из центральных созвездий доносится громкий стук.